На прохожих смотреть в дождь – одно упоение…
Они в куртках бегут, пряча за зонтом взгляды,
Они родного здания ищут, словно спасения.
Им и крытый ларек, да дряхлой потолок рады.

Тут и дамы в костюмах дурного дизайнера нового…
В босоножках со стразами, в шляпах рябеющих.   
Тут и дети в оборванных тряпках, просящие подати
У моральных уродов с элитного бренди дуреющих.

Тут не стервы, тут суки стоят подзаборные.
Тут нет правды и руки по локоть в крови.
Что вы морщитесь?
Вот такие они, кварталы растленного города.
Вы не лучше, отнюдь, дорогие мои.

А вечера все проводят по-разному: кто-то мирно пьет чаек в кругу семьи, кто-то шумно пьет виски в компании малознакомых уголовных элементов, кто-то выходит на прогулку, кто-то забирается под одеяло… Ванесса Паркинсон, в свою очередь, сидела за барной стойкой с бокалом сливочного пива и утренней газетой, усиленно вчитываясь в ее содержимое. Дырявый Котел, скрипя дряхлыми половыми досками, степенно наполнялся скучными посетителями. Это был обыкновенный лондонский паб, видимый только волшебникам, весьма старый и неухоженный. Популярность этого места заключалась в том, что через задний двор Дырявого Котла можно было запросто попасть в Косой Переулок, где сосредотачивались многие магические магазины.  Так же, бар славился тем, что здесь постоянно ошивалась громогласная компания: Ванесса Паркинсон, Альбус Поттер, Скорпиус Малфой, и, разумеется, Невилл Долгопупс – человек-легенда и по совместительству, владелец паба. Невилл Долгопупс – человек-недоразумение, один сплошной недостаток, который и пяти минут не может прожить, не ударившись об угол какого-нибудь шкафа и не разбив какой-нибудь штуки. Невилл Долгопупс – невинный ребенок с вечно испуганными глазами, которому уже за сорок. Бывший однокурсник Панси Паркинсон. О нем говорят не меньше, чем о Поттере. В определенных кругах. Настолько неуклюж, что становится страшно. Профессор Травологии, заявившийся на каникулы в Лондон. Скоро безголосые трубадуры будут петь: и мы всегда будем вместе, как Долгопупс и его бессмертная жаба. Которая все время теряется. И противно квакает. Ей уже наверное, лет пятьдесят. Старческое недержание и все такое… В общем, Невилл был доволен. Как он выглядел? Высокий, немного сутулый столб с прической, будто его подстригла бабушка, в потертых джинсах и балахоне, с вечно нервными движениями, он орудовал тряпкой и бокалом за барной стойкой. Такого бармена Дырявый Котел еще не видел…

- Интересно, а почему к тебе никто не лезет, Нэсс? – спросил Скорпиус, уставившись на сидящую рядом девчонку и деловито болтая ногами.
- Издеваешься? – ядовито хмыкнула Ванесса, - Меня знают, и, заметь, бояться все потенциальные парни. – кажется, мамзель очень этим гордилась, потому что на ее лице можно было прочесть самодовольство в крайней степени, - Я же не какая-нибудь Панси Паркинсон, “мисс, которая не знает слова «нет»», - а эти слова Ванесса произнесла с неподражаемой ухмылкой, и, закинув ногу на ногу, продолжала, - Знакомиться со мной будет только сумасшедший, а если надо, я сама с кем угодно познакомлюсь. – поставив жирную точку в своей речи, Паркинсон отвернулась и скрылась за газетой. Назовете ее шлюхой -
- Наверное, ты права, - неуверенно вздохнул Скор, - Мы трое – точно психи.
Они просидели так, наверное, еще минут пять. Ванесса с головой погрузилась в чтение газеты, Скорпиус тыкал в рот Алу ложку с яблочным пюре, Альбус отмахивался от Скора мыльными пузырями, Невилл, разбив очередную чашку, подметал ее осколки, пританцовывая под музыку, льющуюся из ненавязчиво орущего радио, а его жаба, сидя на столе, размеренно квакала в такт. Покамест люди нещадно разносят по всему свету сплетни о себе подобных, надо бы ценить тех, кто не сует нос в чужие дела и довольствуется своими собственными. Пожалуй, любопытство – это в крайней мере неприличная черта человечества, от которой никому нет мочи избавиться. Но находятся же такие чудаки! Чего только черт не сыщет…

Долохов залпом осушил стакан, и по-хозяйски небрежно притянув за плечо Ванессу, склонился вбок, нагло ее целуя. Наш милый «пасмурный» чудак, который безостановочно смеялся уже пару минут, так раскачал под собой стул, что с хохотом рухнул на пол. Икая, Скорпиус выдавил сквозь смех всего три слова: «парень, ты попал», и впал, казалось, в бесконечную истерику. О, если бы Вы знали, как был прав этот юноша! Досконально изучив Ванессу за тяжкие годы их дружбы, он мог с уверенностью сказать, что сейчас наглец лишится челюсти – как минимум. Тем временем, отстранившись Антонин состроил на лице гримасу выражающую крайнюю обыденность, будто бы сейчас ничего и не происходило.
- Это рефлекторно, - безучастно пояснил мужчина. Пожалуй, это была последняя капля в чаше терпения Паркинсон. Она не привыкла и не желала привыкать к мужчинам такого внутреннего содержимого, которым в абсолютной степени наплевать на ее фамилию и положение в обществе. Как так! Она же – Ванесса Паркинсон! Ей казалось, что этот незнакомец либо сумасшедший, либо – сумасшедший, она и представить себе не могла, что кто-то может позволить себе запросто взять и поцеловать ее. Реакция не заставила долго ждать. Девчонка, прикусив нижнюю губу, со всей силы врезала Тони по челюсти. Что-то подозрительно хрустнуло. Пострадавший рухнул со стула, оказавшись на одном уровне со все еще ржущим Скорпиусом.
- У меня тоже рефлекс на пошлых придурков! – хмыкнула Ванесса, преспокойно закинув ногу на ногу.
- Не суйся, дружище, она трахает только мозги… - с надрывом продолжал хохотать мальчишка. «Трахает», это паскудное слово из уст этого добродушнейшего ребенка звучало, как «я тебя люблю!», сказанное Волан-де-Мортом. – У нас с ней дружеский секс: она мне мозги имеет, а я ей! – на этом его совершенно унесло.
- Устами младенца глаголет истина. – заумно объявила Нэсса, вразумительно тряся указательным пальцем.
С одновременной вопросительностью и пренебрежительностью во взгляде, Долохов надменно изогнул бровь, уставившись на коллегу по полу. Тот, держась за живот, все никак не мог избавиться от накатившегося на него приступа смеха. Да и не желал, по-видимому. Затем, Тони встал, перевел взгляд на картинно разгневанную Ванессу, а потом совершенно случайно остановился на Долгопупсе. Дементорова матерь! Лицо этого бедолаги стоило видеть! Невилл застыл с открытым ртом и зажатой в поднятой руке кофейной чашкой, при этом стоя на одной ноге. Левый глаз его неприветливо подергивался. Он остолбенел невольно, от просмотра одновременно и порнофильма и боевика в исполнении собственных знакомых. Внезапно квакнул Тревор… С самого детства для Нева этот звук означал только одно: тревога! Мужчина (ох! и язык-то назвать его так не поворачивается!) моментально оживился, пошатнулся, поскользнулся, упал, разбив попутно и чашечку, и, кажется, голову. Долохов посмотрел на недотепу с неодобрением. Впрочем, он редко на кого-то глядел с одобрением, разве что на самогон, сигары, кофе… Признаться, одной частью своей личины он был как раз из тех, кого по обыкновению с фырканьем называли «мизантроп». Но сейчас не об этом. С совершенно будничным видом, словно и не били его по лицу вовсе, Антонин уселся на прежнее свое место в прежнюю позу, в лучших традициях выпрямившись и склонив голову чуть набок. Затем он пару раз двинул своей челюстью вправо-влево, чтобы убедиться, что там более или менее все в порядке, достал из кармана белоснежный платок и слегка промокнул им щеку, на которой достаточно сильно выступала кровь. Ванесса, исполненная гордости, уткнулась в газету, смотря в точку. Невилл барахтался на полу. Скорпиус тоже барахтался на полу, вот только от смеха. Дурдом.
- Скажите на милость, что он курит? – поинтересовался Тони у девчонки, которая только хмыкнула в ответ, - Право, мне бы тоже хотелось так смеяться и нести всякую чушь… - Долохов вздохнул, пряча платок в свое законное место, - А я и думать не гадал, что англичанки такие нервные. Никакого злого умысла, товарищ Паркинсон, ничего личного, просто нужно было чем-то запить коньяк…
- Ах, чем-то! – вспыхнула Ванесса. Такого стерпеть она не могла. Ее на глазах у всех посетителей только что назвали «чем-то», - Тебе мало, что ли?! – прошипела она, собирая пальцы в кулак.
- Да нет, мне и одного раза достаточно, к тому же, целоваться Вы не умеете… - он бесцеремонно поставил локоть на стол, а голову облокотил на ладонь.
- Это я-то не умею? – с ухмылкой поинтересовалась Нэсса.
- Вы-то.
- Я-то?
- Да-да, Вы-то.
Скорпиус в его сумасшедшем смехе был на грани психического расстройства.
- Ну все, ты сам напросился, - язвительно заметила Ванесса, - Ничего личного.
Невилл наконец вынырнул из-за стойки.
- Долгопупс, закрой глаза! – успел крикнуть Скорп, прежде чем Паркинсон запрыгнула верхом на Долохова и стала практическим путем переубеждать его в том, что она плохо целуется. Такого Дырявый Котел еще не видел… Да и Невилл тоже.

Со стороны входа повеяло прохладным вечерним ветерком. В соседней зале, где, собственно, и находился этот загадочный вход, раздались гневные крики.