Элла Мелло.

Единственное, неповторимое и самое важное для здравомыслящего человека, или хотя бы для человека, считающего себя здравомыслящим, это пачка сигарет в кармане, шоколадная конфетка в лифчике и фляжка с виски под резинкой чулок. Пэнси Паркинсон, порядочно изменившаяся за прошедшие годы, не могла прожить без этих трех вещей и минуты. Сигареты, виски и шоколад были для нее сродни Святой Троице. Впрочем, не будем богохульствовать. Изменилась она в действительности кардинально. Изменилось все: внешность, ставшая совершенно другой, вес, уменьшившийся в два раза, манеры, привычки, поведение, даже внутреннее содержимое… От прошлой Панси Паркинсон, стремительной неудачницы со стажем не осталось и следа. После «обновления имиджа», как все произошедшее называла сама Пэ, ее не узнавали и случайные прохожие, и хорошие знакомые. Да и она не часто представлялась своим именем, оставив его в прошлом. Паркинсон – это не фамилия, не состояние души, даже не стиль жизни, а диагноз. Диагноз, с которым только в гроб и дорога, а Панс туда пока не собиралась. Она взяла себе псевдоним – Элла Мелло, и продолжала свою работу под ним. Тем временем, на Олимпе Славы воссияла новая звезда. Ванесса Паркинсон, дочка Пэнси для единиц и ее сестра для остального Магического Мира, выросла и за короткое время стала единственной и неповторимой Паркинсон, с этой обворожительной фамилией, состоянием души, стилем жизни, диагнозом… Признаться, она была вдвое лучше своей матери во всем, по поводу чего Панс нередко сетовала. Она стала второй, именно той Паркинсон, которой плевать на всеобщее мнение, которая ходит исключительно в розовом, беспорядочно швыряется деньгами, ест шоколад тоннами и танцует стриптиз за завтраком у какого-то очень солидного человека. Она была девушкой, которая могла позволить себе все, что угодно, а Панси стала самым настоящим параноиком, которого нехило побила жизнь. Все те качества, которые она имела в двадцать пять, сейчас усугубились. Она вздрагивала от любых резких звуков, даже когда с ней громко здоровались. Она все так же постоянно мыла руки и каждый раз использовала новое мыло, потому что считала, что и на нем остаются микробы. Она постоянно брызгала любое место, куда бы не приходила гадкой жидкостью против гадких микроорганизмов. Она пила, лечилась от этого, снова пила… Она стала вдвое тихой и втрое мудрой. Она не меняла себя, это обстоятельства изменили ее.
Панси Паркинсон всегда понимала, что ее слабость – подстраиваться под обстоятельства, но ничего не могла поделать. Она полностью сдалась, ей уже ничего не хотелось. Что касается МагМира, то эта женщина создала свой образ, который пользовался не меньшей популярностью, чем предыдущий, Ванесса же нагло пользовалась уже известным. Вот только Пэнс не было до этого дела. Ей уже, наверное, года три ни до чего не было дела.
Лондон, тем временем, стремительно чахнул. Вот уже вторую неделю столбик термометра уверенно поднимался к сорока пяти градусам выше нуля. Нещадная жара, вступив в свои права, все набирала обороты, и сводила людей с ума, достигнув своего пика. Лето этого 2022 года выдалось одним из самых жарких в истории. Улицы заметно опустели, а утомленное солнцем население скоплялось у любых водоемов. Купались даже в фонтанах. На площади Пикадилли-Серкус, как и всегда, со всех сторон слышался гул, особенно этим летом, когда люди прямо в одежде залазили в фонтан Эрос и со счастливыми лицами плескались там. Оптимистам это сумасбродство приходилось по нраву, пессимисты с поломанными кондиционерами молча сдыхали дома, реалисты-синоптики постоянно «радовали» неутешительными прогнозами. Все магловские каналы ежедневно трубили о том, сколько людей попадает в больницы от ожогов и солнечных ударов. Панси Паркинсон являлась одной из немногих, кто крайне равнодушно относился к жаре. Она даже не прятала от солнца свою в крайней степени белую кожу, что больше всего удивляло окружающих. Просто-напросто ее уныние достигло самой высокой точки на термометре, и, поверьте, это было бы гораздо мучительнее, чем высокая температура воздуха, если бы ей не было все равно.
А население Лондона уповало на чудо. Все ждали дождя, хотя по прогнозам синоптиков, ничто его не предвещало. Вопреки всему, однажды жарким вечером он все-таки начался. Дождь не прекращался ни на минуту целую ночь: он барабанил по крышам домов, бесстыдно заливал пыльные улицы и такой же пыльный, горячий воздух, освежал деревья с пожелтевшими от нещадного солнца листочками… В этой местности дожди были далеко не редкостью, отнюдь не роскошью, но в свете последних событий прохладной и свежей погоде радовались все. Все, кроме Паркинсон. Когда начался дождь, синоптики завалили общественность своими неутешительными прогнозами о наводнении, но спекшимся людям, пожалуй, было плевать на это с высокой колокольни.
Что касается поместья Забини-Холл, то сегодняшней ночью там творилось нечто странное. Часы пробили четыре. В окнах устрашающе блестела молния,  где-то вдалеке раздавались оглушительные раскаты грома. Ванесса Паркинсон, будучи девушкой, самообожание которой достигало крайней степени, сладко спала в своей замечательной комнате, что находилась подальше от спальни Блейза Забини, истеричного и вечно раздраженного мужчины, который понимал, что ждать возвращения жены с очередной попойки бесполезно, и пытался заснуть. Даже прислуга уже давно разошлась по домам, а Пэнси Паркинсон… впрочем, она всегда где-то шлялась. Все было бы, как всегда, если бы прямо перед главным входом в поместье не трансгрессировал молодой юноша, одетый в плащ по последней моде. Его собственная «последняя мода» была очень своеобразна и совершенно не аристократична, выглядел он словно магл с задатками к умению одеваться, как лицо без определенного места жительства. Юноша, коего величали Скорпиусом Малфоем, по-хозяйски отворил дверь своим собственным ключом и вошел. Он изменился. Всему человечеству природой свойственно меняться. Скор был в меру воспитан, совершенно не упитан, безответственен, словно пятилетний ребенок, по-юношески дерзок и немного ненормален… В целом, этот мальчик, а иным словом семнадцатилетнего парня, выглядящего максимум на десять обозвать было нельзя, являл собой пример неиссякаемого оптимизма, доброты и наивности. Несмотря на внешнюю схожесть с отцом, Скорпиус и Драко, словно анонимы, существующие по разные стороны баррикад. Повесив на плечо чехол с гитарой, которую он частенько таскал с собой, парень прыгал по коридору, ведущему от входной двери к прихожей, а от прихожей к другой прихожей, а от другой прихожей к еще одной прихожей… В общем, конечным пунктом доставки Малфоя-младшего являлась столовая, потому что через столовую по лестнице можно было попасть на второй этаж, а на втором этаже… впрочем, это уже совсем другая история.
- Печеньки… печеньки… Печеньки! Пеее-чееень-кииииии!!! – истошно вопил Скорпиус, перепрыгивая с одной ноги на другую. Наконец, он допрыгал до столовой, и… - Ты сделай вид, как будто меня не видишь, а я проскочу и полечу с крыши на воздушных шариках… - улыбаясь, проговорил мальчик. Спиной к нему прямо на полу сидела Панси Паркинсон, а вокруг нее сидело несколько бутылок из-под бренди. И виски. И коньяка. И пачки сигарет…
- Погода замечательная, - дрожащим и уставшим голосом начала Пэ, - Так и не решила: чаю выпить или повеситься? – на автомате выдала она искореженную фразу какого-то очень известного русского писателя.
- К чему же чай? Мода прошлого века. Ты лучше выпей молока в стакане, заешь печеньем… что за траур, Пэнс?  - отложив гитару в сторону, Скорпиус уселся рядом с дамой, сложив ноги в позу, которую он по неизвестным миру причинам ласково называл «диагональками с крестиком».
- Разбились, - вздохнула Панси. Вид у нее был как никогда печальный. Она пребывала в депрессии уже долгое время, но… Платье ее порвалось в нескольких местах, макияж растекся, кое-где на теле виднелись следы свежей крови, испорченная прическа, мокрая одежда…
- Так что случилось? – в изумлении спросил мальчик. Пэ сделала еще один глоток из бутылки и прикурила очередную сигарету.
- До тебя так туго доходит, мальчик? – спокойно вздохнула она. Прежняя Паркинсон уже бы вовсю материла этого несносного мальчишку, наверняка зарядила бы подзатыльник и поглумилась над его тупостью. – Миллисента, Грегори и Тео… - было видно, что Скорпиус так ничего и не понял. – Мы впервые за долгое время решили выбраться куда-нибудь вместе, как в былые времена… И черт дернул сесть в машину… Просто, ради развлечения… - Панси тяжело давалось каждое слово. Она сделала еще один глоток и взялась рукой за голову. – По лесу ехали… Я сидела сзади с Миллисентой, Грег за рулем, Тео рядом. На дорогу что-то выбежало, я так и не успела рассмотреть, что за зверь… - женщина опустила голову в колени, продолжая курить, - Гойл стал тормозить… дорога из-за дождя скользкая, сам понимаешь… его занесло, Скорп… а рядом был крутой спуск к лесу, машина перевернулась несколько раз… Тео и Грег… Мерлин, это была ужасная смерть, редко встретишь настолько уродливые трупы… У Миллисенты был бы только перелом ключицы и ребра, но она видела это… инфаркт, остановка сердца. Она ведь любила Теодора больше всего на свете… Двое детей… И у Грегори ребенок… Высокие должности на работе, друзья, интересная жизнь… На мне – ни одной царапины, парень. Почему, черт подери, почему я?! Это я должна была погибнуть, я совершенно никчемный человек! У меня есть муж, которого я ненавижу, дочь, с которой я практически не знакома, и коньяк. Ради чего я вообще живу?!
- Ради печенек? – с непринужденным взглядом спросил Скор.
- Что? – переспросила Пэнс. После такой исповеди спросить про печенье?!
- Ну, я живу ради печенек, и они очень мне благодарны. – мальчик улыбнулся, - А ты, наверное, ради жабы Долгопупса, ведь Тревор помнит, как ты реанимировала его, когда Нев случайно его размазал по полу…
Паркинсон удивленно уставилась на этого пасмурного чудака. Впрочем, чтобы назвать Скорпиуса пасмурным, нужно иметь на руках справку о неудовлетворительном состоянии здоровья. У Пэ на данный момент было именно такое состояние. Ей на удивление не хотелось стукнуть этого придурка, не хотелось взвыть «дементорова матерь!», сказать по правде, ей не хотелось ровным счетом ничего. Чего бы вы хотели, оказавшись в такой ситуации?
Бывало, в детстве им казалось, что они будут дружить вечно. Эти семеро несмышленышей, дети из семей аристократии... Паркинсон, наверное, до мелочей помнила, какими они были раньше: Крэбб и Гойл, круглолицые широкоплечие и немного глуповатые мальчуганы, которые и в десять лет имели славу драчунов; Блейз Забини, стеснительный и податливый ребенок, с самого первого дня знакомства не понравившийся Панси; Теодор Нотт, великолепный и статный для мальчика его лет, неимоверно гордый… Помнится, они с Драко вечно вздорили и спорили о том, кто из них лучше летает на метле… Ах да, Драко Малфой, о нем попросту нельзя не упомянуть, потому что именно в него пятилетняя Паркинсон влюбилась с первого взгляда – на всю жизнь. Он не был, что называется, обычным ребенком. В любой компании, даже со взрослыми, поведение мальчика, каждый его жест будто бы сам твердил «главный здесь я». В свои десять он прекрасно понимал, что является идеалом во всех его проявлениях, и, не покривив душою, стоит отметить: весьма нагло этим пользовался. Если уж быть откровенным до конца, то помимо воистину чудесной наружности, Драко имел темную личину, такую, что бывает у крайне неприятных личностей, становящихся в последствии темными волшебниками. Оставалось выяснить только одно: почему внушительное количество хороших девочек тянет к внушительно плохим мальчикам? Возможно, это та самая таинственная женская логика и непонятное устройство черепной коробки этих странных существ, или еще что-то… Пожалуй, ежели провести социальный опрос, то выясниться, что большинство девушек влюбляются в плохих парней по простой причине: они, выражаясь языком до боли простонародным, дуры. Но ведь назвать Паркинсон хорошей девочкой, все равно что окрестить Скорпиуса пасмурным чудаком: уголовно не наказуемо, но клинически не безопасно. Но вот чего действительно не хватало Панси в детские годы, так это ума. Внешность у нее была не выдающаяся: пухленькая и неказистая, словно надувной шарик на ножках, разодетый в розовые рюши с противным писклявым голоском. Ума, как уже говорилось, в ней не хватало, но Пэ брала характером… Она была, как сказали бы вам в какой-нибудь русской деревеньке, девахой, которая «и коня на скоку остановит, и в горящую избу войдет». Да что вы, такая не только коня, такая стадо девушек на распродаже остановит! В детстве водилась рядом с Паркинсон подруга – Миллисента. Трудно сказать, что она отличалась особой красотой, да и характер у нее был не по-слизерински мягкий и задорный, но вот интеллект… Напыщенные петухи, напрасно называющие себя мужчинами, всегда побаивались ее трезвого ума. Эта счастливая на первый взгляд семерка, поступила на слизерин. Им втихую завидовало большинство учащихся школы: богатые, знатные, самые лучшие… Казалось бы, что еще нужно для счастья? Но ведь простые ребята даже не подозревали, с какими трудностями сталкиваются их сверстники, которые должны всю свою жизнь носить маски, чтобы не ударить в грязь лицом, не опозорить честь своего Рода… Они не могли подурачиться, пошалить, кинуть за завтраком едой в какого-нибудь гриффиндорца… Они ходили с ухмылкой на губах и одним своим появлением наводили ужас на «этих жалких младшекурсников». Первой послала все к дементоровой матери Паркинсон. Она наплевала на манеры, гордость, честь… на все, и стала вести себя, как считала нужным. В итоге, девчонка не заработала ничего, кроме безумно плохой репутации и проблем с администрацией. Хогвартс, по которому во все времена сплетни разбегались быстрее, чем молоко с плиты, постоянно выдумывал о Панси различные небылицы: то, видите ли, она за не разглашаемое количество галеонов переспала с каким-то влиятельным ублюдком, то она уже давно в рядах Пожирателей смерти, то она юродивая, то сумасшедшая, то слабоумная… Впрочем, это даже играло ей на руку. Скандальная популярность – тоже популярность, все-таки. Не сказать, что ее уважали (а за глаза даже друзья говорили гадости), но в любой компании она твердо лезла в первые скрипки. Характер, что называется… Учились на Слизерине и другие девушки: Дафна Гринграсс и Вейн Блэк, с которыми легендарная семерка общалась не часто. Дафна? Ее родители не были Пожирателями, да и вообще придерживались нейтральной стороны, что не могло не вызывать подозрений, но самым большим недостатком этой девочки была ее сестра, Астория, которая училась на Когтевране (а там ей самое место, как считала Пэ), и, как оказалось в последствии, все семь лет была тайно влюблена в Малфоя. К тому же, Даффи все время что-то безостановочно трещала, состояла в Хогвартской газете и вечно лезла в друзья к Панс, а именно в эти моменты она как бы видела саму себя со стороны. Веселее от этого не становилось. Что касается Вейн, то она была милой девочкой. Настолько милой, что даже Крэбб и Гойл предпочитали не переходить ей дорогу. Такая надменно порубит на куски, перекрутит тело в мясорубке и даже глазом не моргнет… Правда-правда, очень, очень милая девочка. Нет, ее не считали изгоем, к тому же, мисс Блэк являлась кузиной Драко и неплохо с ним ладила, но ее, кажется, врожденная нелюдимость отпугивала. Паркинсон предпочитала держаться от нее на расстоянии… пары сотен метров, а проходя мимо с ноткой завистью думала: «Вот это действительно – настоящая слизеринка, а не пародия вроде Гринграсс. Ой! Она что, идет сюда?! Так, Пэнс, делаем ноги, пока они у тебя еще есть!». Впрочем, у Панси был особый вкус на подруг, а что касается этих двух, так тут и вовсе попахивало явным самобичеванием с ее стороны. Годы шли. Постепенно от «дружбы» не осталось ровным счетом ничего. Первым забросил всю эту богадельню Драко. Естественно, он же самый умный… Решил рискнуть и пойти на задание Лорда. В убийцы Дамблдора метил! Естественно, правды Паркинсон не знала. Пожалуй, даже четвертой доли. После поражения Лорда Малфой исчез. Из МагМира, колонок новостей и главное – из ее жизни. Оказалось, его заботливый отец Люциус налаживал связи в Министерстве, и в итоге, выгодно устроил сына на высокооплачиваемое место. Авторитета семья Малфоев не потеряла, а вот маман Панси… Впрочем, это уже совсем другая история, которую Вы, мой терпеливый читатель, вынуждены были прочесть в самом начале. Потом, потерялся и Блейз Забини. Его мать, несколько раз попадавшая под следствие хоть и славилась репутацией убийцы собственных мужей, но, приехав из Германии, в ряды Пожирателей вступать не хотела, и не успела. Третьей «потанула» Панс, выйдя замуж за этого домашнего идиота. Потом и Миллисента связала свою жизнь с Теодором, отгородившись от общества… Что касается Грегори, то он взял себе в жены какую-то чешскую пампушку, и уехал жить на ее родину. Ужель Вам интересно, что сталось с Гойлом? Он погиб первым, еще во время битвы за Хогвартс. Сегодня ночью их союз развалился окончательно, учитывая то, что у Блейза и Панси была хроническая ненависть друг к другу, а с Малфоем она и вовсе не разговаривала уже лет двадцать. Это, по меньшей мере, безумно печалило мою дорогую Паркинсон. Нет, даже не смерть этих троих несчастных, а растаптывание того счастливого прошлого, которое однажды выпало на ее долю. Пожалуй, она жила прошлым, будущего у нее не было по определению.
- Знаешь, и разрыдалась бы, а слез нет… - тяжело вздохнула Панси, затянувшись сигаретой, - Наверное, это очень вредно, вот такие немые истерики…
- О да… - радостно протянул Скорпиус, раскачиваясь из стороны в сторону. Паркинсон редко его понимала. Он всегда пребывал в состоянии, будто бы только что вынюхал нечто наркотическое. – Давеча Роза мне все уши забила этим «безмолвный крик, безмолвный крик», сил на нее не напасешься! – Панс еще более удилвенно уставилась на парня, - Почему ты не у подруг сейчас? Я наслышан, у женщины всегда с собой жилетка.
- А у меня нет подруг, – холодно объявила женщина, отводя взгляд в сторону, - Мы с ними вечно не сходимся эгоизмами.
- Это как? – усмехнулся Скор, раскачиваясь, словно маятник, все сильнее и сильнее, - Печенье поделить не можете?
- Да нет, - хмыкнула Пэ, - Допустим, мне нравится молочный шоколад, а ей белый, или, скажем, горький… И мы никак не можем выбрать, который съесть, потому что никто не хочет уступать. В итоге – расходимся в разные стороны с разным шоколадом…
- Но ведь можно и горький съесть, чтобы порадовать хорошего человека… - парень запрокинул голову кверху и восторженно выдал: - А на потолке носок! А мышь катается на самокате, потому что лед залили из бетона!
- Хорошего человека? Ты издеваешься? – рассмеялась Паркинсон, - Знаешь, мальчик, я уже не в том возрасте, чтобы верить в хороших людей, я давно в них разочаровалась…
- Разочаровалась? – с улыбкой переспросил Скорпиус, набирая обороты, - Знаешь, ты бы не разочаровывалась в людях, если бы не очаровалась в них до этого… Ведь было такое?
- Было… – закусила нижнюю губу женщина, сложив голову на колени.
-

- Если я сейчас встану, то ты ляжешь, - недоброжелательно прошипела Ванесса из комнаты, хрустнув кроватью, и, по-видимому, перевернувшись на другой бок.
- О… - противно звякнул гитарой Скорп, подвывая в такт: - Заманчиво… - и по-ребячьи рассмеялся.
- В нокаут, ребенок-извращенец! – кажется, девчонка была настроена крайне решительно. Кровать снова неприветливо хрустнула.
- Но не забывай, что я вооружен! У меня гитара! Тара-тара-рара… - истошно орал Скорпиус, еще и подрыгивая задними конечностями, разрывая передними уши Ванессы и струны. – Разобью ее о тебя, аляляляляяя… И буду весело жить… И распишусь на… на чем они там расписываются? – парень на секунду прервал свое райское пение и задумался над тем, где лучше расписываться для фанатов. Можно изрисовать все стены, или пол, а лучше потолок…

- Мы все умрем!!! – истошно орал Скорпиус, нарезая круги своей беготней по столовой. Ванесса и Панси, тем временем, пребывали в неприличном спокойствии. Паркинсон-младшая с крайне самодовольным видом поедала конфету, а старшая докуривала сигарету, томно выдыхая дым в потолок. Когда парень в очередной раз оббежал их с диким криком, дамы даже не шевельнулись, продолжая гордо восседать на мраморном полу. К несчастью для Скорпиуса, в тот момент, когда он пробегал мимо двери, находящейся со стороны черного входа в поместье, она открылась и из нее вышла не молодая уже женщина, до боли похожая на Нэсси. Спрашивается, какого это черта все Паркинсон так похожи друг на друга? Этой женщины (а по документам ей было уже прилично за шестьдесят) Скор прежде никогда не видывал, и, вероятно, сильно бы удивился, узнав, что это именно она  сосватала за него Ванессу. Элоиза Паркинсон, так звали сию загадочную мадам, являлась алкоголичкой-вдовой с хроническим недотрахом. Прошу прощения, Уважаемый Читатель, за столь экспрессивное выражение, но эти слова как нельзя лучше подходят к описанию Эллочки. Склонный к извращениям и насилию садист с явными психическими отклонениями, а в прошлом – еще и Пожиратель смерти, эта весьма экстравагантная мадам выглядела специфически: на ней было надето вызывающе-открытое черное платье из латекса. Тот же макияж. Та же прическа. Те же жесты. Та же ухмылка… Определенно – Ванесса!
- Оно размножается! Оно сожрет мой мозг! – пропищал Скорпиус, засмотревшись на непонятную женщину, и врезался головой в стену, тут же с грохотом рухнув на пол.
- Чойта он так разорался? – непринужденным тоном спросила Эллочка, удивленно пожав плечами. Кажется, приложившись сначала о стену, а затем и о пол, Скор потерял сознание. Женщина наклонилась, чтобы рассмотреть его поближе и с довольным видом произнесла: - Какая прелесть! – по-видимому, мальчик ей очень понравился. Ей вообще нравились все смазливые мальчики от пяти до пятидесяти. – Ну-ка, признавайтесь, кому из вас хватает наглости порочить это чудо? Одним словом, кто из вас – педофил?
- Ты. – в один голос сообщили Ванесса и Панси, синхронно повернув головы в сторону Элоизы.

- Пойдем прыгнем с обрыва?
- Ты что, с ума сошел?! Я не такая! Как же так… на первом свидании?! Я же совсем тебя не знаю…
- Пошли тогда хотя бы переспим…
- Это можно.

В наше время «Я тебя люблю» звучит как «пошли потрахаемся». А «пошли потрахаемся», как официальное деловое предложение.

моя цитата

Наша дорогая Элоиза являлась мамой не менее дорогой (в буквальном смысле этого слова) Пансички, но это далеко не все. Дело в том, что когда у Панси родилась ее единственная дочь Ванесса, девушка сразу же отдала ребенка маме на воспитание. Беременность вышла совершенно случайной, а если учитывать тот факт, что о браке Пэ и Блейза знали единицы… в общем, документы удалось подделать и Ванесса стала официальной дочерью Эллочки. Прожила девочка у нее пятнадцать лет, и, спешу заметить, нахваталась не мало гадостей. После своего пятнадцатилетия Нэсси переехала жить к биологическим родителям, а точнее, Элоиза выставила ее из дому, аргументируя этот поступок тем, что «житья нет от этой девчонки!» Да уж, девчонка была не промах… Панси отнюдь не обрадовалась своему новому «приобретению». Признаться, она до нетерпимости редко общалась с дочерью, да и в поместье появлялась не часто. Таким образом, Элоиза для Ванессы так и осталась матерью, а настоящие родители – мисс Эм (так Пэ по обыкновению сокращала свой псевдоним) и дядей Блейзом.

- Нэсси, так это ты? - нарочито удивленным голосом изрек Скорпиус, поднимаясь с пола и отряхиваясь, - Представляешь! Пока я был в предсмертном состоянии, я случайно спутал тебя с адской гаргульей из Геенны Огненной!
В голове Ванессы сейчас, наверное, крутилась всего одна мысль: что лучше сделать с этим идиотом? Можно прибить сковородкой, можно в ванну с серной кислотой... В глаза девчонке бросался едкий взгляд Панси, который будто сам говорил: "тебя бояться здоровенный амбалы, а этот младенец, который даже бутылку воды самостоятельно открыть не может, внаглую глумиться".
- Ребенок, что с него взять... - пожала плечами Паркинсон-младшая, усиленно стараясь подавить в себе приступ ярости.
Не поворачивая головы, Паркинсон-старшая продолжала косо смотреть на нее.
- Устами младенца глаголет истина... – мудро выдала Пэнс до боли затертую фразу неповторимым таинственно-язвительным тоном.
Самая старшая из всех троих Паркинсон успешно пропустила все мимо ушей, а хищный взгляд ее был устремлен на тело Скорпиуса, причем, на нижнюю его часть.